Полемика вокруг закона о замене льгот денежными выплатами, а также в целом по поводу пакета социальных реформ, реализуемых властью, ставит вопросы не только о сути и методах реализации конкретных законопроектов, но и о концептуальном, содержательном подходе нынешней власти к управлению государством и к отношениям с населением страны. Независимо от позиций практически все полемизирующие сходятся в том, что Россия постоянно стоит под угрозой очередного этапа «шоковой терапии». В этом контексте и президент, и его команда в полной мере являются преемниками «ельцинской» эпохи, как бы они не пытались дистанцироваться от этого периода в истории России.
Если коротко охарактеризовать суть комплекса реформ (льготы, пособия, пенсии, ЖКХ и др.), то речь идёт о демонтаже обязательств государства перед населением в социальной сфере. Государство считает, что граждане должны самостоятельно выживать в существующих экономических условиях и решать свои проблемы соответственно имеющимся у них ресурсам и способностям. Проще говоря, речь идёт о социал-дарвинизме в формате которого, право на жизнь имеет только тот (и то), кто может доказать свою экономическую эффективность. Эта эффективность в данном случае является главным критерием мироустройства и мерилом всего. С точки зрения социальных учений такой подход, пожалуй, можно охарактеризовать как ультралиберализм, либертарианство.
К примеру, немногие знают, что в соответствии с положениями реформы ЖКХ жильцы должны будут заботиться не только о коммунальных услугах, но и, к примеру, о капитальном ремонте здания, в котором они проживают. Проще говоря, если фундамент дома вдруг даст трещину, то ремонт фундамента должны оплатить жильцы дома. Если нужную сумму они собрать не смогут, то или будут жить в аварийном доме, или будут выселены из дома. Конечно, какое-нибудь товарищество жильцов теоретически будет иметь возможность взять кредит на ремонт. Но кредит (если его вообще дадут) всё равно придётся возвращать, да ещё с процентами. Такая практика в итоге может привести к появлению новой прослойки неимущих граждан, разорившихся на содержании собственного жилья. Собственно нечто подобное происходит уже сейчас, когда неплательщикам за коммунальные услуги отключают свет, газ или воду, что объективно ведёт к ухудшению условий их жизни. Неимущие же в подобной ситуации неизбежно обречены на постепенное физическое вымирание.
Пенсионная реформа действует в той же логике. Что касается нынешних пенсионеров, заработавших свои пенсии в советский период, то даже официальные источники согласны с тем, что размер нынешних пенсий в лучшем случае соответствует 60% от того, что люди реально заработали. В начале 90-х реформаторы прямо заявляли с экранов телевидения, что государство в условиях переходного периода не может обеспечить гражданам выплату пенсий в полном объёме, но обязательно сделает это, как только позволят экономические условия. Сейчас об этих обещаниях забыли. Но не забывают каждый раз поднимать шум вокруг очередной инфляционной индексации пенсий или прибавки тридцати рублей, преподнося это как масштабную социальную заботу государства.
Однако советским пенсионерам в итоге повезло по сравнению с теми, кто будет выходить на пенсию в условиях новой пенсионной системы. В ходе дискуссии вокруг пенсионной реформы власть фактически признала, что нынешнее поколение работоспособных россиян, по сути, не может и не должно рассчитывать на то, что они смогут достойно жить на свои пенсионные накопления после выхода на пенсию. Оказывается, реформа затеяна для будущих поколений, а тех, кто живёт и работает сейчас, в большинстве случаев ждёт мизерная пенсия, повышение пенсионного возраста порой до уровня превышающего среднюю продолжительность жизни (по крайней мере, для мужчин), а также исключение из накопительной части пенсионной программы поколения «сорокалетних». Совершенно очевидно, что подобную ситуацию нельзя назвать благоприятной для воспроизводства тех самых «будущих поколений», ради которых, якобы, всё затеяно.
Пока мало говорится о том, что в ходе реформирования системы социальных льгот, пособий и других программ значительные трудности ждут систему образования, особенно профессионального. Помимо известной отмены прибавки учителям планируется на плечи региональных бюджетов переложить практически все расходы по поддержанию системы профессиональной подготовки. Для большинства российских регионов это будет означать фактически сворачивание данной системы. Вопрос о том, кто и как будет готовить кадры для всевозможных «модернизационных прорывов» и «технологических скачков» остаётся за скобками. Одновременно появляется ещё один стимул для тотального перевода образования на платную основу. Очевидно и то, что для огромной массы молодёжи это будет означать невозможность получения профессиональной подготовки, а значит дальнейшую маргинализацию того поколения, которое должно обеспечить динамичное развитие России в 21-м веке.
Планируется реформировать почтовую систему таким образом, чтобы в крупных городах перевести почту, которая во всём мире находится на дотации государства, на коммерческую основу, а в сельской местности просто бросить на произвол судьбы. Таким образом, будет уничтожен один из последних опорных пунктов и без того вымирающей сельской инфраструктуры. И это лишь отдельные примеры.
Изменение системы льгот, перекладывающее львиную долю нагрузки по социальному обеспечению на регионы, фактически стимулирует усиление дифференциации между богатыми и бедными регионами. Дотационные регионы, которых в России большинство, автоматически становятся ещё менее привлекательными для населения. Это может породить дальнейшее усиление негативных демографических тенденций в данных регионах и отток населения из них в центры развития, усиливая диспропорцию в плотности заселения. Проще говоря, население страны продолжит сокращаться при одновременном опустении одних регионов и гипертрофированном перенаселении отдельных городских агломераций.
Вообще подобная система как бы подталкивает регионы к конкуренции между собой, созданию рынка регионов. Однако, чем в принципе может заканчиваться конкурентная борьба? Поражением или гибелью одних (проигравший покидает рынок) и ростом других за счёт проигравших. В этом суть конкуренции. Но каким может быть результат подобной конкуренции в данном контексте? Ответ напрашивается сам собой – какие-то регионы должны исчезнуть.
Возможно, именно таким образом власть собирается стимулировать укрупнение регионов. Логика рыночной борьбы подтолкнёт одни регионы слиться с другими. Это может стать технологическим решением проекта. Но нельзя забывать, что на самом деле это не только не решит, но и будет стимулировать проблему сокращения населения страны, разрушения целых секторов местной экономики и инфраструктуры, оттока населения из множества регионов в промышленные центры. То есть формальная удача проекта в реальности может означать усиление весьма опасных тенденций, с которыми данный проект как бы и призван бороться. Укрупнённые суперрегионы будут сильно внутренне дифференцированы, имея в своём составе огромные площади обезлюдевших территорий с разрушенной инфраструктурой. Не застрахованы они и от одновременного укрупнения масштаба сепаратистских устремлений.
В целом такая ситуация будет прямым следствием рыночной экономической конкуренции. Не секрет, что в условиях мирового рынка нынешняя величина населения Росси не является экономически обоснованной. Мировое разделение труда не нуждается в значительной части российского населения. Это объективная реальность. Логика встраивания в мировой рынок и приоритет экономической целесообразности в контексте конкуренции на мировом рынке делает бесполезной и львиную долю российской обрабатывающей промышленности. Проще говоря, в логике экономической эффективности половина России просто неконкурентоспособна.
Такая оценка может показаться чрезмерно резкой. Но ведь именно это и стало причиной сырьевой ориентации нынешней российской экономики. Вся остальная экономика (как и те, кто в ней занят) просто не способны конкурировать с мировым рынком, экономически нецелесообразны. Что же касается прогноза по поводу опустошения территорий, то эту тенденцию хорошо можно проследить на примере сельской местности. Российское село стремительно вымирает. Это признаётся и на официальном уровне. А дело в том, что сельское хозяйство и сельская инфраструктура просто оказались наименее защищёнными и первыми пали жертвой принципа экономической целесообразности. Вслед за селом влияние этого фактора в полной мере ощутили на себе и малые города. То есть, «процесс пошёл».
Рано или поздно такая ситуация поставит вопрос и о государственных границах России. Разница демографического давления между огромными, пустующими территориями России и переполненным мировым Югом, почти физически нависающим над нами, создаст прямую угрозу территориальной целостности страны. Надежды решить все проблемы за счёт эмигрантов выглядят утопией. Как показывает сегодняшняя практика, эмигранты сами тяготеют лишь к промышленно развитым центрам, где существует стабильный платёжеспособный спрос населения. Эмигранты не поедут самостоятельно заселять и заново осваивать брошенные земли. Но даже если бы это и произошло надо отдавать себе отчёт в том, что это со временем значительно трансформировало бы внутриполитическую ситуацию в России, в том числе, создав угрозу власти нынешней элиты. Изменение демографических пропорций в структуре населения неизбежно поставит вопрос о переделе собственности и политической власти.
Кроме того, надо учитывать и качественный состав тех миграционных потоков, которые устремляются в Россию. Говорят, что Запад поощряет миграцию и решает таким образом массу собственных проблем. Но обычно умалчивается о том, что поощряется в основном эмиграция высококвалифицированной рабочей силы, подготовленных специалистов, учёных, инженеров. Действительно, то же американское научное сообщество в основном пополняется специалистами из-за рубежа. Но всех остальных желающих въехать на постоянное место жительства Запад безжалостно фильтрует. В Россию же едут в основном люди, зачастую вообще не имеющие никаких профессиональных навыков. Специалистами и учёными здесь и не пахнет.
Осознаются ли эти риски как реальные нынешней политической элитой? Существует опасение, что нет. Точнее признаётся потенциальная возможность существования такой опасности, но вероятность практической реализации такого сценария считается мизерной, несмотря на наличие весьма опасных и достаточно масштабных его признаков уже сегодня. С одной стороны, здесь сказывается увлечение тактической игрой, вера во всесилие политических технологий, преимущественная ориентация на краткосрочную перспективу, неизбежная в условиях, когда весь политический процесс определяется четырёхлетними электоральными циклами. Проще говоря, живя от выборов до выборов, трудно оценивать долгосрочные тенденции. А описанные выше тенденции, несомненно, являются долгосрочными. Оценить их динамику в рамках четырёхлетнего периода достаточно сложно.
Считается, что всё можно решить путём договоров с региональной элитой, нажима на те или иные структуры, распределения бюджетных потоков. Так сторонники монетизации говорят, что на самом деле всё не так уж и страшно. Ведь в дотациях бедным регионам предусмотрено и финансирование социальных программ. А одной из существенных целей реформы льгот является всего лишь повышение управляемости региональных элит, которые будут вынуждены выпрашивать деньги у центра.
Что касается возможного роста социального напряжения, то власть, видимо, считает, что это не должно стать большой проблемой. Подготовка к такому развитию событий видна в принятии новых законов по митингам, проведению референдума, усложнению правил регистрации общественных движений. Сюда же вписывается и инициированное властью партстроительство на лево-патриотическом фланге. Ведь то, что именно этот тренд будет нарастать и доминировать, по крайней мере, в ближайшие годы совершенно очевидно. Поэтому активность на этом фланге значительно больше, чем в либеральном секторе публичного политического поля. Видимо, в крайнем случае, планируется пожертвовать «Единой Россией». Разговоры о её возможном разделе не лишены смысла. Здесь главное некими компенсационными мерами (подобными смягчению по монетизации) дотянуть до более или менее безболезненного обеспечения преемственности власти в 2007-08-м годах.
Однако подобные аргументы выглядят достаточно спорно и скорее являются дополнительным свидетельством того, что многие представители российской политической элиты просто не способны к долгосрочной, стратегической оценке ситуации и чрезмерно уверовали в силу всевозможных технологий манипуляции общественным сознанием. Хотя очевидно, что эти технологии имеют естественный предел эффективности. Делёж денег и власти настолько захватывающий процесс, что всё остальное постепенно начинает казаться назойливыми мелочами, которые можно легко уладить.
С другой стороны, нельзя не заметить, что доминирование идеологии экономической целесообразности, приоритета экономики над всеми остальными сферами жизни сформировало у нынешней российской элиты мировоззрение топ-менеджеров крупной компании. Недаром именно эти люди считаются сейчас наиболее востребованными и перспективными специалистами. Стратегическое, государственное мышление, невозможное без мощной политико-идеологической составляющей подменяется методологией управления крупной корпорацией.
В этой логике действительно необходима постоянная оптимизация структуры в плане управляемости, численности штатов, экономической эффективности, конкурентоспособности отдельных звеньев и так далее. Структура должна стремиться к получению наибольшей прибыли при наименьших затратах. Количество сотрудников должно быть сокращено до минимально экономически обоснованной величины. При этом степень их эксплуатации должна постоянно повышаться. Не нужны эффективной корпорации и убыточные непрофильные активы. Она не нуждается в поддержке той инфраструктуры, которая не приносит прибыль. Она стремится к компактности при постоянном повышении эффективности и управляемости. Если взглянуть на деятельность российской власти с этой точки зрения, то становятся более понятными многие шаги, проекты, концепции и подходы. Недаром, говоря о населении, члены правительства предпочитают употреблять термин «человеческий капитал». Капитал, не приносящий прибыль, быстро становится балластом.
Но возможна ли такая логика управления в отношении государства? Не приведёт ли она автоматически к такой «оптимизации» России, при которой страна в нынешнем её масштабе просто постепенно исчезнет с карты мира, не будучи способной экономически обосновать своё существование? О моральной стороне вопроса подобного отношения к своему народу, который, кстати, и наделил элиту властью, в наше время говорить почти не прилично. Странно говорить и о том, что не было, и нет в истории мира государств без идеологии, основанных лишь на принципе получения прибыли. Но даже в чисто технологическом плане этот проект выглядит самоубийственно, так как имеет место явное несоответствие форматов, ведущее к роковой системной ошибке. Огромным океанским лайнером нельзя управлять точно так же, как и персональной яхтой, хотя и то, и другое является судном и имеет явное сходство. Это рано или поздно приведёт к аварии. Причём утонуть могут все, включая и капитана со старшими офицерами.
Не ясно также и что является конечной целью данного проекта, если таковая вообще имеется. Компактная, но очень эффективная Россия с лояльными и способными менеджерами среднего звена, а также небольшим, но экономически очень активным населением? Естественно на вершине этой пирамиды (или уже пирамидки) группа суперменеджеров, снимающая сливки с управления ресурсами и инкорпорированная в мировой класс управленцев. Достижима ли эта цель в принципе, а главное — какой ценой?
Есть в этой проблеме и ещё один аспект. Природа, как известно, не терпит пустоты. То, что многие представители российской элиты считают, что никакой идеологии вовсе и нет, а есть одна экономика, на самом деле не означает, что идеологии действительно нет. Она, несомненно, есть. Более того, она и ведёт многих наших реформаторов по жизни. Впрочем, идеология это по некоторым своим признакам не нова. Заключается она в том, что гениальные планы лидеров новейшего времени наталкиваются на несоответствие их задумкам качеств российского народонаселения. Наш народ в очередной раз не устраивает тех, кто хочет его осчастливить. Не устраивает ментальность, история, традиции, мировоззрение, само его естество. С этой целью с начала 90-х годов в России реализуется очередной масштабный эксперимент по созданию «нового человека» — человека экономического. По большому счёту, не имеющего прямых аналогов даже в мировой практике. Абсолютно деидеологизированного, десакрализованного, секуляризированного, не стеснённого условностями «косных» традиций, жёстко ориентированного на личную эффективность и так далее.
По сути, об этом в приватных беседах открыто говорят и сами сторонники реформ. В их интерпретации жёсткое принуждение к выживанию неизбежно должно включить чудесные механизмы экономической смекалки, трудолюбия и эффективности (так, как их понимают сторонники реформ). Те же, у кого по каким-то причинам эти механизмы не заработают, постепенно отомрут, как мамонты. В общем – санитары леса. То, что такие эксперименты на людях могут очень плохо кончиться, многие из них просто не способны понять. В публичной сфере это обозначается как «борьба с традицией иждивенчества и патернализма».
Классическим приёмом, обосновывающим такую политику, вместо серьёзных проработок и расчётов в современной России стали бесконечные ссылки на абстрактный «мировой опыт». Хочется обратить внимание на то, что никогда в истории не существовало, и не существуют сейчас государства подобного России по сочетанию показателей территории, населения, природно-климатической поясности, геополитическим и геоэкономическим позициям, а также этнонациональному составу и культурно-исторической традиции. Следовательно — не может быть и никакого мирового опыта по управлению, развитию и реформированию подобного государства. Но даже это детали.
Суть в том, что ссылки на мировой, а конкретно западный опыт в социальной сфере зачастую являются обычной подтасовкой. Достаточно напомнить об уровне пособий по безработице в США, которых хватает, чтобы прокормить семью и сравнить их с уровнем заработанных трудом всей жизни пенсий в России. Помнится, в конце 80-х, начале 90-х годов сторонники рыночных изменений в России активно соблазняли население рассказами о легендарных американских «велферах», на которые можно безбедно жить, перебиваясь случайным заработком. Стоит обратить внимание и на концепцию «социального государства», лежащую в основе устройства большинства государств Западанной Европы. Кстати, положение о социальном характере государства записано и в российской Конституции. В общем с мировым опытом его российские интерпретаторы обходятся весьма вольно.
Не обходится здесь и без своего рода квазимессианства. Якобы всё это нужно для будущего, а тёмный и забитый народ просто не понимает своего счастья. Правда, в данном случае это выглядит скорее какой-то пародией на мессианство, фарсом. Мессия всегда неразрывно связан с идеей самопожертвования. Глядя же на образ существования нашей элиты, идея о самопожертвовании никому и в голову не приходит. Напротив, есть ощущение, что элита готова жертвовать всем, чем угодно, включая население собственной страны, да и самой страной, но только не собой.
Никто не обращает внимания и на то, что в ходе нового этапа шоковой терапии будет в очередной раз репродуцировано крайне негативное отношения общества к власти. Причём негативный эффект в долгосрочной перспективе может оказаться большим, нежели даже в 90-х годах прошлого века. Совершенно очевидно, что рейтинг Путина — это не мандат на шоковую терапию (а именно так он сейчас используется), а надежда на перемены к лучшему в понимании большинства населения, а не в представлении реформаторской элиты. Обманутые надежды порождают ненависть. В этом смысле примечательны данные о падении рейтинга президента. Надо учитывать и то, что теперь негативное отношение к власти укореняется уже не только в людях, сформировавшихся в советский период, но и среди молодёжи, на которую надеются реформаторы.
Впрочем, электоральная демократия при всех своих недостатках в данном случае даёт обществу хотя бы какую-то возможность влиять на ситуацию. Всё же власть, так или иначе, вынуждена считаться с общественными настроениями, а также с тем, что каждые четыре года необходимо проходить через избирательные кампании. Даже находясь под контролем власти, партии, называющие себя оппозиционными, будут вбрасывать в общество идеи и лозунги, дальнейшую жизнь и развитие которых контролировать гораздо сложнее.
Вообще иллюзия абсолютного контроля чаще всего в истории в итоге приводит к выходу ситуации из-под контроля. И это одна из главных опасностей как для России в целом, так и для нынешней элиты, хотя она этого и не хочет понимать. Механизмы саморазрушения, даже запускаемые первоначально с благими побуждениями, могут привести страну на грань такого кризиса, из которого России придётся выходить с не меньшими потерями, чем в момент распада СССР.
2005 год
Сергей Михеев